По проекту Баренцева региона мы с Саней Даниленком в августе 2001 поехали в поселок Верхнетуломский снимать Свена Локко, финского писателя, художника, переводчика, имеющего по линии бабушки саамские корни для фильма «Несущие свет саамской земле».
Он сидел за мольбертом, дописывая картину, и рассказывал про себя:
– Я натуралист, картины вымысливать не умею, у меня все сюжеты из реальной жизни. Пишу 45 лет. Не меньше полтыщи написал, а продал всего две. Администрация областная для подарков купила. Здесь не покупают, а за границей продавать не разрешают.
Свен пишет картины из истории своего народа, истории жизни жены и своей, природу.
На мой вопрос, когда стал писать прозу, сказал, что газетные статьи появлялись в 1967-м, затем печатался в финском журнале на финском языке, грамматику которого изучал самостоятельно. Первая книга издана в 1976-м, затем в 1983-м. В 1999-м в карельском финском журнале прошли три романа на финском. Писатель В. С. Маслов охарактеризовал Свена, как публициста, художника, деятеля культуры, подчеркивая, что он сказал свое «Я» и в финской, и в русской, и в саамской культурах.
Свен Петрович рассказывал, что Верхнетуломский – по старому Падун – центр этого края. Поселок Падун до 1938-го стоял на правом берегу, но после того, как Мурмашинская ГЭС залила в 1936-м водохранилище аж до водопада, люди вынуждены были перебираться на левый берег. А раньше вода в Туломе была ниже сегодняшнего уровня на 6-7 метров.
У себя в Верхнетуломском Свен рядом с казенным домом, выстроил свой добротный, где большее время и работает, пишет картины, романы…
Я слышала, что Свен Локко имеет в своей родословной саамские корни, попросила рассказать. Оказалось, что в конце прошлого века дед его женился на саамской женщине, чем вызвал неодобрение всей родни. Родичи Свена высокие под два метра ростом, а, женившись на саами, дед, как написано в одной финской книге, испортил все племя, так как дети стали рождаться низкорослые. Но Свен заметил, что сам уже выше отца, а дочь с него ростом. Так что финские гены перебороли саамские и стали вновь возвращать роду рост. Его отец в места верхней Туломы пришел легально в 1918 году, когда не было еще границы, а с ним и еще 150 человек. В 1924-м родился Свен, в 1938-м отца расстреляли, мать с детьми выселили в Карелию в финскую деревню. Многое лихо пришлось хлебнуть финскому пареньку, и ко всему прочему еще и четыре с половиной года Гулаговских лагерей.
Свозил он нас и на Падун, красивый водопад. А вот в Верхнетуломском к Свену люди не очень-то по-доброму относятся, завидуют, считают, выстроил дом — богач, причем богач скупой. Но я бы про Свена такого не сказала, если был бы скупым, ни одной своей картины не подарил, а он их направо и налево раздаривает. Да и произведения на русском языке ему трудно было напечатать, переводил на финский, так появлялись книги в переводах: «Осиротевшая деревня» про Тулому, «Крутые виражи», про работу лесником, «Финны на Мурмане» о репрессиях.
Для поездки на Тулому мы с Сашей не были экипированы, и это мероприятие перенесли на осень.
В сентябре с нами к Свену поехал и Виталий Семенович Маслов, грибы пособирать, как нам сказал, а по настоящему ему хотелось встретиться со Свеном и самому побывать на Туломе реке. Свен с лодкой ожидал нас на 46 километре, поехали на место саамско-финского поселения Восмусс, а оттуда поплыли и к месту рождения Свена. Им оказался небольшой островок на Туломе. Вот на нем-то Маслов и пособирал волнушек. Развели костерок, попили чайку, поснимав на камеру Маслова и Свена, возвратились в домик, где нас уже ждали друзья Свена, нажарившие рыбы, отворившие картошку… Пообедали славно, а после я со Свеном принимала сауну. Пока по берегу реки лазила, ноги сильно промочила и, обмотавшись простыней, пошла греться. Из еловых веток сделали веник, и Свен отлично похлестал мне им спину. Так я время от времени лечила свой остеохондроз. После такой процедуры спина моя долго не давала о себе знать, метод уже много раз опробованный. А вот Маслов всю спину брызгами на лодке замочил, но в сауну идти постеснялся, и в машине на обратном пути его залихорадило.
Однажды в писательской у меня подскочило давление, было это как раз перед творческим вечером саамской поэтессы и создателя саамского языка Александры Антоновой. От головной боли я места себе не находила, хотя и выпила уже две таблетки. Свен подошел ко мне, нежно обнял, прижал к себе и стал гладить по голове, точно маленького ребенка:
– Ну что ты, Надюша, такая сегодня невесёлая?
Маслов подхватил:
– И не говори, Свен Петрович, вот как пришла в Союз, так я и не знаю, чем развеселить ее, чем отвлечь?
Свен ему:
– Да её, Виталий Семенович, просто пожалеть надо, приласкать, давление и уйдет.
И так мне от его слов на душе тепло сделалось. Вот ведь почувствовал Свен Петрович, что, несмотря на то, что вокруг меня постоянно мужчины находятся, а пожалеть-то некому, все мне их жалеть приходится…
Когда у Свена были, он подарил мне свою картину «Лебедь на Улите реке» и рассказал историю, отраженную в ней: стояла весна, лебеди только-только вывели птенцов, и вдруг резко похолодало. Тут-то Свен и увидел, как на одном небольшом островке на реке Улите лебедь-мать своим теплом согревала птенцов. Дарил мне со смыслом, говоря, что в Союзе писателей, я их всех тоже согреваю своей любовью и заряжаю энергией на творчество, как та лебедушка на Улите реке.
А несколькими годами раньше, была у него в Научной библиотеке выставка, перед которой Свен сказал мне, чтобы выбрала от него на память себе любую картину, какая глянется. Я выбрала: на фоне зимнего леса стоит красавица церковь. Но Свен даже не подумал вручить ее мне при библиотекарях, а взять ее без публичного вручения, я постеснялась. Через время приехал Свен, видит, картина весит, спрашивает, почему я ее не забрала, библиотекари знать не знают. Ну, он и сказал, если Надежда не взяла, пускай вам остаётся.
Следующий раз, я уже сама в той же Научной библиотеке свои рисунки на обозрение выставляла. Какой-то большой писательский вечер был. Подошел к моим рисункам Свен, внимательно все посмотрел и спросил:
– Надюша, а где ты рисовать училась?
Я призналась, что нигде не училась, просто в какой-то момент до зуда в руках захотелось начать, что-то изобразить красками на листе. С тех пор и рисую. Свен, слушая мой рассказ, кивал головой, мол, понимаю и я то же самое испытывал, а после сказал:
– Не училась и хорошо. Вот и дальше рисуй по велению души, у тебя уже почерк художника во всех твоих рисунках есть, самобытность выраженная, а начнешь советы спрашивать, как где, что писать, она может и уйти.
– А ты, Свенушка, не первый говоришь мне об том. Ездила я в Ловозеро к саамскому художнику Максиму Филиппову, вот он мне то же самое и сказал, да еще добавил, что сам до училища очень здорово рисовал, а закончил художку, теперь во всех своих картинах сомневаться стал, перестали они его радовать, потому как эта самая самобытность ушла, давлеет груз знаний, где и как правильно краски накладывать. Печально признавался: «Напишу картину, посмотрю спустя время, а она без изюминки и души, одна техника на лицо.
– Об том и речь. А потому, Надюша, никого не слушай, береги самобытность свою.
Надежда БОЛЬШАКОВА, писатель
У ФИНСКОГО ПИСАТЕЛЯ И ХУДОЖНИКА СВЕНА ЛОККО
