Катюха сидела на скамеечке у калитки. Сидела, болтала ножками и ждала. Ну, во-первых, она ждала своего дня рождения. Ведь ей стукнет аж восемь лет! А этот день подходит, вот-вот, скоро-скоро! Но в последние дни шаг его всё замедлялся, тормозился. И Катюха вертелась, крутилась на дедовой скамейке, не зная, как же ускорить приход праздника. Во-вторых, девчушка ждала папку. Своего замечательного, любимого папку.
Уж года три, как родители, поругавшись в очередной раз, разъехались: мама с Катюхой остались в бабедедином доме, а папка уехал в город и жил в какой-то общаге. Баба Соня часто говаривала: «Пусть с алкашами там поживёт! Дома-то всё не жилося ему».
Катюха помнила, как здорово они жили с папкой, весело, интересно. Он у неё человек-праздник! Сколько мальчишек и девчонок со всего посёлка приходило к ним на разные концерты и представления! Но мама ругалась, да и баба Соня ей вторила, что огород не полит, куры не кормлены, забор без деда заваливается, а он, «мужик, тудыть его растудыть, вишь, спектаклю разыгрыват! Вот не надоть было за городского-то замуж итти!» Мама начинала кричать, что сил у неё больше нет, за что ей это наказание. А Катюха бежала в сарай, залезала на сеновал и, зарывшись в сено, плакала. Папку было жалко! Да и сам он всегда во время скандалов был какой-то жалкий и потерянный.
В очередной раз, он, не выдержав, замахнулся в сердцах на жену, замер. Вдруг его затрясло. Взвыв и схватившись за голову, опрометью бросился в дом. Минут через десять выскочил одетый и с каким-то баульчиком, быстро пошёл к автобусной остановке и… уехал. Женщины стояли, ничего не понимая, ещё минут пятнадцать. Потом мать зарыдала и убежала в дом, а баба Соня удивлённо молчала посреди двора. Катюха, махонькая ещё совсем, догадалась, что случилось что-то страшное, подошла к матери: «Папка куда пошёл?» Мать, опомнившись, взяла её на руки: «Уехал папка, Катерина. Совсем, видать, уехал…»
Мама её так по-взрослому и величала – Катерина. А девчонке нравилось данное папкой имя – Катюха. Баба Соня вообще звала её Катькой. При этом слове старческий бабкин голос ещё больше скрипел, казалось, будто это несмазанный ворот колодца кряхтит и постанывает.
Ох, и не любила этого имени Катюха! Раз, когда мама, работавшая бухгалтером, уехала в город сдавать какие-то отчёты, девчушка, а ей тогда было уже лет шесть, решила бабку проучить. Они жили на краю посёлка, от их дома рукой подать до леса. Вот Катюха и забралась на старую дикую яблоню. Ей виден дом, огород, а саму её сквозь ветки да листву и не разглядишь сразу. И сидит, и ни гу-гу. Через час баба Соня спохватилась, что ребёнка не видать. Походила, покричала – тишина. Побежала по соседям. Катюха наблюдает за переполохом, но молчит, с дерева не слезает. Так полдня и просидела, пока мать не вернулась и нашла дочку на дереве. Ох, и всыпала она Катюхе! Та лишь всхлипывала и что-то бурчала.
– Что ты там шепчешь? Почему бабушку не слушалась? Почему спряталась?
– Баба говорит – Катька, а я так не люблю…
– Ишь она не любииит, – вмешалась и бабка, — молода ешшо командовать-то!.. Катька, тьфу ты, Катерина, корвалол неси…
С тех пор баба Соня и мама, обе, звали её Катерина.
И вот вдалеке показался автобус… остановился… двери открылись… С подножки спрыгнул папка с боооольшущим чемоданом!
– Папка! – заорала Катюха и кинулась к отцу, прижалась к его куртке – тепло-о-о-о, хорошо-о о-о, пахнет папкиным одеколоном. А отец улыбается, крепко держит, а потом как закружит! Ух, дух захватило! «Счастье», – выдохнуло детское сердчишко.
Зашли в дом. Отец поздоровался с бабой Соней и женой. Бабушка стояла, как каменная, сложив руки на груди. Ох, не любила она зятя! В разговоре с другими бабками иначе как «Петька ирод» и «интеллигенция вшивая» не называла. Да и с городской роднёй знаться не хотела. «Лучше б за Василия, тракториста, вышла, — попрекала она дочь. – И огород был бы вспахан, и в доме всё б сделано. А-то твой городской-то безрукой…»
Галя была поздним и единственным ребёнком Софьи Илларионовны. Замуж та вышла перед самой войной. Детишками обзавестись не успели. Муж вернулся живым, но перенёс несколько операций после серьёзного ранения. Сколько лет у неё не получалось забеременеть! И вот когда она совсем отчаялась, подумывала даже взять ребёнка из детдома, свершилось чудо – Софья понесла. Рожала тяжело, чуть не померла. А девчушка получилась красивенькая, ладненькая.
Софья Илларионовна любила дочь, но, когда та подросла и превратилась в очаровательную девушку, стала строга с ней. Блюла дочь, никуда не пускала её. С отцом Гале было проще, да и теплее как-то. К нему она бежала с радостями и горестями. Но он часто болел, давно уже был на инвалидности, не мог работать на поселковом заводике, а потому был в доме, как в посёлке говорили, меньше кошки. Всем верховодила Софья. Она уже и жениха для красавицы-дочки приглядела – тракториста Василия. Парень из работящей семьи, крепко уже стоит на ногах. Свадьбу решили справлять после окончания Галиной учёбы.
Галина поступила в техникум на бухгалтера, уехала на три года в город. А там встретила и полюбила Петра. Тот работал заведующим художественно-постановочной частью в театре. Знала, что мать не благословит её на этот брак. Расписались они с Петром, можно сказать втихаря, только друзья знали. Мать, прознав, кричала, что дочь «всю жисть себе сломала», не хотела признавать, что зять бросил город, работу, поехал за любимой женой в село, потому что не могла та оставить уже немолодых родителей. Через пару лет умер отец. А Софья Илларионовна так и не смирилась с замужеством дочери. Пилила и пилила зятя по поводу и без. А Галя… Галя не смогла защитить мужа, матери не перечила. Вот и дала их с Петром семейная жизнь трещину.
Галина не знала, куда деваться: то туда метнётся, то в другую сторону. Но по всему видно, что обрадовалась приезду мужа. Катюха, подметив это, засуетилась, стараясь папку к маме поближе подвинуть.
– Мам, обедать будем? Мам, что на стол-то ставить? Мам…
– Совсем ты у меня большая стала, доченька, – улыбаясь, проговорил отец, — мамина помощница.
Мама подавала посуду, тарелки с капустой, огурцами, кастрюльку с картошкой, а Катюха живо раскладывала всё по столу.
Сели, наконец, обедать.
– Выпьешь? – спросила баба Соня. Катюха взглянула на бабку и обмерла. Та была похожа на каменного истукана, которого девчушка недавно видела в книжке, взятой в поселковой библиотеке. И поняла, вернее, скорее почувствовала, что-то будет, что-то случится…
– Спасибо, Софья Илларионовна, нет, не хочу.
– Брезговашь?
– Просто не хочу. Я ж к ребёнку приехал. Вот подарок привёз.
– Покажи! – Катюха аж дышать от нетерпения перестала.
– Доедай, давай, Катерина, – слегка повысив голос, остановила её бабка, – успеешь ишшо.
– Успеем, Катюха, доедай, – сказал отец и пошёл к чемодану.
Папка поставил чемодан на два стула, на одном тот не помещался, и открыл… Сначала ничего не было видно. Девчонка вытягивала шейку и смотрела во все глаза. Что-то чёрное, ага… а ещё какая-то куколка… нет, там несколько куколок! И уже догадалась, уже поняла, и, взвизгнув от счастья, полетела к раскрытому чемодану.
Давным-давно, ещё в той, счастливой жизни, папка рассказывал о второй её бабушке, бабе Ане, которую она никогда не видела – та умерла ещё до рождения Катюхи. Баба Аня работала художником в кукольном театре. Дома часто разыгрывались домашние спектакли, в которых принимали участие все, и даже дети. Папка рассказывал, что, когда ему было четыре года, он играл статую римского мальчика. Это была его первая роль. Баба Аня завернула его в белую простыню, обсыпала мелом. И папку поставили на табурет, как на постамент. Он старался не моргать глазами и реже дышать. И даже после окончания спектакля, когда «статую» выносили из зала, держался прямо, не сгибаясь – ведь он же статуя!
А ещё папка рассказывал, что как-то баба Аня, тогда просто их с сестрой Валей, мама, написала пьесу по сказке Андерсена «Дикие лебеди». Вместе с мамой они рисовали, закрашивали в чёрный цвет, а затем вырезали фигурки для теневого театра. Долго втроем репетировали. Потом он бегал по ближайшим дворам, приглашая ребятню на представление. И вот наступил день спектакля. Баба Аня завесила часть комнаты простынёй. Поставила настольную лампу за занавес, включила – и началась сказка про девочку Элизу и одиннадцать её братьев. Баба Аня, папка и тётя Валя, сидя под столом, чтобы их не было видно, на палочках двигали чёрные вырезанные фигурки. А с другой стороны занавеса то раздавался хохот, то девчонки ахали, а пацаны кряхтели. Как хотелось папке с тётей Валей оказаться по ту, зрительскую, сторону. Как хотелось самим посмотреть эту сказку, которую уже знали наизусть, но они же не видели того, что видели зрители! А какие были овации! Ребятня, не жалея ладошек, хлопала и хлопала актёрам. И вместе с мамой они выходили раз пять на поклон. Это был успех! Долго потом вспоминали в том папином городке об этом спектакле. Папа с тётей Валей выросли, стали взрослыми, да уже и бабы Ани давно нет, а фигурки героев, декорации от спектакля остались и хранились в большом бабушкином чемодане на антресолях у той самой тёти Вали. Отец как-то был у неё в гостях, увидел чемодан, да и выпросил для Катюхи. Вернувшись в свой город, в общежитие, где жили и семейные, собрал сломанные куклы у девчонок и сделал уже кукольных персонажей этой сказки. Вот и привёз в подарок дочери, решив с ней восстановить тот старый мамин спектакль.
Катюха восторженно щебетала, нарезая круги вокруг чемодана.
– Папка, а можно взять… Папка, а тут как поворачивается… Папка, а вот…
– Не папкай, – сердито осадила её баба Соня. – Это что – подарок? Дитё без колготок ходит! Обутки приличной нет. А он, гляньте, театр привёз! Ты, Петька, совсем сказился что ли?
– Софья Илларионовна, – отец старался говорить спокойно, – я Катюхе давно его обещал. Ну, сказали б, что колготки и обувь нужна. Я что не купил бы, что ли?!
– Ты бы купииииил, как же! – всё больше горячилась баба Соня. – Головы-от нет! Сам догадаться не можешь! А мы тяни Катьку одни с Галькой!
Тёща в запале уже не помнила, а может и не хотела вспоминать, что зять каждый месяц высылал им деньги, причём больше, чем назначенные алименты. На её маленькую колхозную пенсию да такую же небольшую зарплату дочери не проживёшь. Вон сколько дрова стали стоить! Корову уже давно продали, а потому на огород нужен навоз. А ещё для кур комбикорма! Если бы не зятьевы деньги, то не свести концы с концами. Но баба Соня уже закусила удила и не могла остановиться. Всё, что накопилось у неё на сердце, волнами выплёскивалось из неё, ударяя по Петру, испуганной дочери и ничего не понимающей внучке. Вдруг она побагровела и остановилась, и начала медленно оседать на пол. Зять и Галина подхватили её, потащили на кровать, крикнув, чтобы Катюха бежала за фельдшером. Та, прибежав, сделала какой-то укол, но сказала, что нужно срочно вызывать неотложку из города, ей самой не справиться, кажется – инсульт. Пётр — на почту, вызвал неотложку. Галя собирала нужное для больницы. Договорились, что она поедет туда с матерью.
– А ты, Петя, – Галя называла так мужа, когда они только поженились, потом звала сухо «Пётр», — оставайся с Катериной. Сможешь с работы отпроситься на неделю?
– Не волнуйся. Договорюсь. Если что, останусь и дольше.
Катюха не знала, печалится, что баба Соня заболела, или радоваться, что родители вроде помирились. И папка остаётся так надолго!
Мама с бабушкой уехали. Дочка с отцом убрали со стола посуду, сняли скатерть и разложили вырезанные из картона фигурки и куколок. Катюха перебирала их аккуратно, боясь испортить, порвать. Она почти не дышала.
– Папка, давай к бабесониному возвращению сделаем спектакль. Она обрадуется, правда, правда. Она хорошая. Просто старенькая, вот и ворчит. – И уже через секунду, – Чур, я – Элиза.
На дне чемодана Катюха нашла небольшую пачечку листов, исписанных от руки. Отец ласково огладил их:
– Это мамин сценарий сказки, — сказал тихо он, и дочка впервые увидела слёзы в глазах отца. До сих пор она ни разу не видела, чтобы папка или кто ещё из мужиков плакал. И притихла. Папка взял рукопись, подсел к лампе и позвал дочку. – Иди, будем читать.
Ах, как здорово было вот так сидеть с папкой и слушать интересную сказку. И Катюха представляла, что она, то есть, конечно же, Элиза, ищет своих братьев. Ей казалось, что именно её руки жжёт крапива, когда она плетёт рубашки для спасения братьев… Распределили роли. Решили, что управятся вдвоём, никого не будут просить помочь. И начались репетиции…
Папка каждый день ходил на почту, звонил в больницу и докладывал дочери, как там дела у бабы Сони. Мама задерживалась. Пётр с дочерью часто ходили в лес по грибы да по ягоды. Теперь-то Катюха знала, где искать грибы, а главное, какие можно собирать, а какие нет. Отец удивлялся, что каждый раз девчушкина корзина была полнее его. Он хорошо помнил историю почти четырёх летней давности.
Как-то Пётр решил сходить в лес за грибами. Галя с матерью уехали за чем-то в город. Катюху девать некуда, пришлось брать с собой. Она вьюном вьётся: то туда, то сюда. Мухоморов набрала полное своё лукошечко. И не выкинуть их: «Они такие красивые!» Ну что делать?
Пришли на поляну. Пётр посадил Катюху на пенёк и говорит:
– Сиди тут, никуда не уходи. Видишь, я вбил колышек у пня? Так вот, я сейчас побегу в лес и там обращусь в волка. А обратно папкой смогу стать, только если выйду к этому колышку. Если ты уйдёшь с этого места, и я не найду его – всё, останусь волком. Поняла?
Девчонка испуганно закивала головой.
– Сиди, никуда не уходи.
И побежал с полянки. Катюха посидела… Страшно… Комары… Слепни… А как уйти от пня, ведь папка останется волком! Ждала, ох, как долго она его ждала! И поревела со страху-то, и песни попела, и на птичек поглядела, и шум деревьев послушала… И снова поревела. А папки нет. И сойти с места боится – вдруг он колышек и пенёк не найдёт. От страха и от усталости наконец стала засыпать. И не увидела, как из леса вышел отец, подошёл к ней. Почувствовала только, когда он её на руки взял.
– Папка, ты вернулся! Я так боялась, что ты не найдёшь полянку… Папка…
А он целовал её чумазые от размазанных слёз щёки и гладил по голове.
– Папка, а помнишь, как ты в волка превращался? – спросила Катюха.
– Не забыла, дочка?
– Нет. А можешь ещё так? А то я ведь не увидела, как ты обратно человеком стал. Не, пожалуй, не надо. Я тогда так напугалась!
Когда они подходили к дому, увидели стоящую на крылечке маму. Катюха бросилась к ней. Пётр подошёл, обнял жену. Галя вдруг всхлипнула и, уткнувшись ему в плечо, зарыдала. Она что-то бормотала, вытирала глаза, но слёзы текли и текли, безостановочно.
Катерина обхватила ручонками родителей. Так и стояли они на крылечке: притихшая дочка, плачущая, но счастливая мама и умиротворённый, почему-то часто моргающий отец.
Через неделю выздоровевшая баба Соня и почти весь посёлок смотрели кукольный спектакль «Дикие лебеди».
Ольга СИНИЦЫНА (БАЛАШОВА), библиотекарь
Свежие комментарии