«РОССИЯ, РУСЬ! ХРАНИ СЕБЯ, ХРАНИ!»

Поэзия его очень личностная и в то же время народная

В Мурманском отделении Союза писателей России висит увеличенная до портрета фотография поэта Николая Рубцова, которая, в начале 90-х годов, когда я активно стала из Ревды ездить в Мурманск, точно магнит притягивала меня к себе. Хотелось снова и снова вглядываться в это лицо, в эти проникновенные глаза.
Конечно, я прекрасно знала, что был такой поэт Николай Рубцов, читала, пела песни на его стихи, особенно любимой была «В горнице моей светло…».
Но когда стала вхожа в круг мурманских писателей, никак не могла понять, почему они все с таким трепетом относятся к этому имени, к памяти поэта. Сначала было предположение: оттого, что он, как многие из мурманских писателей, служил на Северном флоте: «Я тоже служил на флоте! / Я тоже памятью полн…»
Понимала: да, Рубцов прекрасный поэт, но писатели о нем говорили всегда с каким-то непонятным мне, трепетным поклонением, с щемящей душу тоской, что-то постоянно умалчивая… От этого образ Рубцова в моем воображении окутывался ореолом тайны. Виталий Семенович Маслов, Виктор Тимофеев, Александр Миланов, перед тем как произнести имя поэта, делали длинную паузу. Наблюдая за ними, я постоянно думала, в чем же здесь причина? Отчего я не знаю того, что знают они? И мне становилось стыдно. Вот ведь, общаюсь с писателями, которые воспринимают меня как начинающего серьезного литератора, а сама ничего не знаю о судьбе того, перед кем они склоняют головы.
Пришла к Тимофееву, спросила: «У тебя ничего нет почитать про Рубцова?». Он подарил двухтомник: стихи поэта и повесть Виктора Коротаева «Козырная дама». Все прочла и была потрясена.

Если умру – по мне
Не зажигай огня!

Теперь и у меня самой в сердце стала возникать боль, стоило только подумать о нём. И с легкостью, как раньше, его имя я уже произносить не могла. Почему? Не знаю, может, подсознательно чувствовала перед ним и свою вину. А может, стыд и обида за наш мир, больной равнодушием, завистью и злобой переполняла сердце…Читала Коротаева и моя душа вместе с Рубцовым страдала на суде, где не нашлось ни одного разумного свидетеля поднять затоптанное в грязь имя поэта, стихи которого читаешь, словно русскую песню поешь. На душе спокойно и привольно. Не нужно искать в стихах его подтекст, расшифровывать мысли поэта. Но есть в его поэзии и пророческие стихи, от которых вдруг так сердце зажмет, что и вздохнуть больно.

       Я умру в крещенские морозы.
       Я умру, когда трещат березы…

Странные мы все-таки люди. Ведь чувствуем, плохо человеку, гнетет его жизнь, корежит, вот уж и строки роковые начинают тревожно звучать в его поэзии, но остаемся глухи к ним. Ни шагу не сделаем, чтоб уберечь от пропасти… А ведь это именно он, Николай Рубцов, написал, как завет на все времена:

«Россия, Русь! Храни себя, храни!».

Поэзия Рубцова, как и Есенина, одновременно очень личностная и в то же время народная. Он сумел стереть грань между поэзией личностной и народной, поэтому и стал всеми любимым поэтом.

Кировские Рубцовские чтения

Виталий Семенович Маслов пригласил меня поучаствовать в Рубцовских чтениях, которые проходили в городах Кировске и Апатитах.

До конца,
До тихого креста
Пусть душа
Останется чиста!

Я считала это великой честью и большой ответственностью для себя, а потому думала, что же мне такое сказать людям, когда я лично не была знакома с ним, литературных исследований по его творчеству не писала? Перед поездкой долго не могла заснуть, писала в дневник, вспоминая книгу Коротаева «Козырная дама». Чувства были обострены, а потому, думая о судьбах поэтов, мне вдруг их всех стало так жаль, что, казалось, душа разорвется, не выдержит. Почему-то так всех сразу и увидела. И прошлых веков, и нынешнего, кого-то знала лишь по книгам, кого-то лично. И подумалось, да ведь мы все люди творчества, со слабинкой своей, с «непутевостью». И захотелось разом всех к груди прижать, пожалеть, приласкать, радость подарить, тепло душевное. Сколько могла, насколько бы хватило сил, потому что точно знала — ни у кого из них не было счастья в избытке. Захотелось людям глаза раскрыть. Ведь разве знают они, как ранимы души поэтов? Могут почувствовать биение их сердец? Вот говорят, у переводчиков пульс при работе поднимается до 120 ударов в минуту, а у поэтов? А кто измерял пульс поэта в период рождения его стихов? Мне думается, в момент творчества пульс поэта гораздо ощутимее пульса переводчика. Именно судьба Николая Рубцова научила меня быть добрее, прощать в товарищах моих по писательству цеху их слабости, не отталкивать от себя. Это так важно научиться прощать. Прощать и жалеть. Разве не покорежены были судьбы Пушкина, Лермонтова, а какие везувии кипели в душе Толстого?! А смятение Гоголя, Маяковского, что уж говорить о Есенине, Гумилеве, Цветаевой, Рубцове? А разве безоблачной была жизнь первой саамской поэтессы Октябрины Вороновой? И ее судьба лезвием ножа по сердцу проходит. Вот по такому лезвию судьбы и все поэты прошли. А уж о нелепости и трагичности смерти Николая Рубцова и говорить не приходится. И как жаль, что сегодня у нас в Мурманском отделении Союза писателей России остались в прошлом душевные вечера-посиделки, когда собиралось в компанию нас человек пять-семь и говорили о судьбе России, о жизни, о творчестве, о Рубцове и многом другом… 1993-1996 годы были для меня постижением писательского мира, открытием новых имен, среди которых был и Николай Рубцов, известный поэт России с трагической до боли судьбой.
В 2001 году на Рубцовские чтения в Кировске, несмотря на сильную пургу, в библиотеку на встречу с нами имя поэта привело очень много народа, причем пришли в основном старожилы, даже вдова поэта военной поры Николая Михайловича Гудовского 1914 года рождения, мне было непонятно, как она в такую погоду вообще смогла до библиотеки дойти. Сильно о Рубцове сказал Маслов, а я поделилась со слушателями восприятием поэзии Рубцова, тем, о чем болела душа. Встреча прошла очень хорошо.

Рубцов в воспоминаниях Романова

Летом 2005 года имя Николая Рубцова вновь неожиданно всплыло в Новгороде в гостях у Елены Мелехиной (Романовой). Лена показывала отцовские фотографии, книги. Смотрю, стоит книга «Воспоминания о Рубцове», спросила:
– Твоя, или еще от Бориса Степановича осталась?
– Папина, – кивнув головой, произнесла Елена, – там его воспоминание о Рубцове напечатано, если хочешь, возьми почитай.
Дома открыв книгу, нашла в оглавлении фамилию Романов и стала читать, не обращая никакого внимания на инициалы. Для меня Романов был один – Борис Степанович, первый секретарь нашей Мурманской писательской организации. Статья называлась «Всего один день». Романов вспоминал о своей поездке с Александром Яковлевичем Яшиным и Николаем Рубцовым на рыбалку. Читала и никак не могла понять, что занесло Бориса Степановича на Вологодщину, а воспоминание за душу взяло. Особенно два абзаца для себя отметила. Романов и Рубцов, оставив Яшина рыбачить, углубились в лес за грибами, устроив настоящую игру: кто больше соберет. А так как лесок был на острове, они обошли его, и вышли на песчаную косу. Первым появился Рубцов, позже Романов, увидевший товарища, как тот, раскинув руки, «запрокинул лицо в небо». Романов остановился, не решаясь нарушить этой сопричастности поэта с природой. Он пишет о том, что ни раз слышал о Рубцове разных наговоров6 и что угрюмый-то он, и нелюдимый, и неприкаянный. А впечатление это создавалось оттого, что Рубцов даже в многолюдье оставался человеком одиноким, вроде и находился с разговаривающими, да только не слышал их. Люди чувствовали это и обижались. Они даже предположить не могли, что в этом самый момент у поэта идет большая внутренняя работа мысли…
Романов, приглядываясь к Рубцову, понял, что, как оказалось, у человека одновременно могут быть как бы два слуха, два зрения, два потока существования – верхний – обыденный и глубинный – истинный, которые совершенно не совпадают друг с другом. Вот Рубцов как раз и был из «глубинных».
Прочла и вновь заглянула в оглавление. Смотрю – надо же – опять Борис Романов, только теперь «Встречи и впечатления». Прочла. И эти воспоминания оказались такими разными, совершенно не вязавшиеся друг с другом, что потянуло в третий раз заглянуть в конец книги, и только тут обнаружила, что первого Романова не Борисом зовут, а Александром. Так для себя через воспоминания о Рубцове я открыла нового Романова.

Год 70-летнего юбилея поэта

Затем наступил год 70-летнего юбилея Николая Рубцова. В феврале 2006-го в Кировске и Апатитах прошли Тринадцатые Рубцовские чтения, которые собрали много гостей, в том числе и писатель, председатель Православного общества писателей Санкт-Петербурга, секретарь Правления Союза писателей России Николай Коняев. В своем выступлении он затронул мистичность дат, связанных с именем Рубцова. Когда трагическая кончина оборвала его жизнь, поэту было 35 лет, прошло еще 35-ть и вновь погибает Николай Рубцов – внук великого мастера слова, 16-летний мальчишка, чья жизнь также оборвалась насильственной смертью. Поделилась своими воспоминаниями сокурсница молодого Рубцова по Хибинскому горному техникуму Евгения Константиновна Савкина.
Прошло много выступлений и встреч в школах. Мурманские поэты Виктор Тимофеев и Александр Попов, рассказывая о творчестве Николая Рубцова, искренне восхищались образностью его ранних стихов, где:

А волны,
как мускулы,
взмыленно,
рьяно,
Буграми
в суровых тонах
Ходили
по черной
груди океана,
И чайки плескались
в волнах…

Славянский ход-2006 и музей «Николай Рубцов: стихи и судьба»

И вновь слово Рубцова слетало с наших уст, и вновь свет его поэзии согревал наши сердца…

За все добро
расплатимся добром.
За всю любовь
расплатимся любовью…

Это было в феврале, а 24 апреля из Мурманска стартовала уже духовно-культурная экспедиция «Славянский Ход – 2006» под девизом: «Россия, Русь! Храни себя, храни!», и посещение первого литературного музея «Николай Рубцов: стихи и судьба» в Санкт-Петербурге. Экскурсию проводила заведующая его Татьяна Алексеевна Абрамова. Музей впечатлил. Здесь в трех экземплярах имеются все книги Рубцова, когда-либо издававшиеся, да и материалов о жизни и творчестве поэта великое множество. Фотографии, письма, буклеты, воспоминания людей, близко знавших поэта, портреты поэта разных художников, бюст, работы скульптора Сергея Алипова из Санкт-Петербурга… Валентина Евгеньевна Кузнецова, не первый раз приезжавшая сюда, по праву назвала этот музей «Музеем КНИГИ Николая Рубцова» и писала о нем, что это самый большой музей. И помещение большое, и количество выставленного материала. Валентина Евгеньевна с точки зрения библиотекаря, считала, что в этом музее все оформлено очень профессионально. Что касается музейщика, то подача материала здесь продумана до мелочей: специальная мебель музейная, выставочная часть находится под стеклом, и тумба хранит материал этого раздела выставки, раскрывающего моменты жизни и творчества поэта. И дальше писала уже о самой Татьяне Алексеевне Абрамовой, как о человеке, знающей поэзию Рубцова, мемориальную литературу о поэте. В ее музее все учтено, расставлено, работает, и ты понимаешь, что поэзия Рубцова нужна и сегодня, дабы наполнять души людей любовью и добром. Именно Николай Рубцов напоминает нам о России, и как набат звучит его наказ: «Россия, Русь! Храни себя, храни!». Далее был музей московский, в котором состоялось самое радостное общение, да собственно и сам музей оказался самым светлым музеем Николая Рубцова из четырех, которые мы во время Хода посетили. Этот музей создала прекрасный человек и страстный поклонник творчества поэта Майя Андреевна Полётова, собиравшая экспонаты для музея 25 лет, с тех самых пор, как узнала его творчество, как стихи потрясли ее до глубины души. В музейных комнатах светло, дышалось легко, и я постоянно ловила себя на мысли от возникающего желания с Рубцовым «посидеть рядком и поговорить ладком», или просто помолчать, так явно чувствовалось его здесь присутствие.

Вологда и музей Рубцова в Союзе писателей

И вот родина Рубцова – Вологда. Музей, что находился в здании Вологодской организации Союза писателей России, не впечатлил. Стеклянные витрины с фотографиями и документами о жизни и творчестве поэта красиво упаковали в холодное царство стекла живую душу Рубцова. И Рубцов оказался здесь какой-то новый, прилизанный, отшлифованный до неузнаваемости.
На встрече в Вологодском Союзе писателей поэтесса Ольга Фокина, стихами которой я зачитывалась в юности, подарила мне книгу своих стихов «Разнобережье». И вновь вмешательство свыше — открываю сборник на той странице, где помещено стихотворение Фокиной с эпиграфом Николая Рубцова «Россия, Русь! Храни себя, храни!», точно ответ нам на наш девиз:

Россия, Русь, храни себя, храни:
Твои сыны хранить тебя не могут!
У них свои дела не слава Богу,
Свои заботы… так что — извини.
Россия, Русь! Храни себя сама,
И если впрямь — безвыходно и туго,
Назло врагам, сплети себе кольчугу
И бейся за хоромы-терема.
Храни себя, храни, Россия, Русь!
Распахивая поле, веруй свято:
Твои подзагулявшие ребята,
Авось, еще опомнятся… Не трусь!..

Частный музей Нинель Старичковой

И совершенно другое восприятие было от Частного музея близкого друга поэта Нинель Александровны Старичковой, квартиру которой частенько посещал сам Рубцов. Вот здесь душа Рубцова жила без шлифовки и лакировки. Может, оттого и на сердце от посещения его легла на сердце печаль, точно такая же, как после прочтения книги Виктора Коротаева «Козырная дама»…
Нинель Александровна рассказывала нам о своих встречах с поэтом, о его неустроенности, судебном следствии с такой болью, точно эту самую боль и неустроенность до сих пор несла в своей душе. Да так и было. Для нее годы без Рубцова, только и имели смысл – в сохранении памяти о нем. Только сильно любящая женщина может до такой самоотверженности хранить память о своем любимом. Нет, она не говорила о своих чувствах к нему, но это было понятно и без слов. На вопрос о том, каким поэт запомнился ей, просто сказала. Был он разный: с открытой душой, но сложным, душевным, но мог вспылить, застенчивым и в то же время шустрым, скрытным и заводным, экспромты с лета писал. Говорил: «Вот умру, не одна книжка останется в голове…» И никак Нинель Александровна не могла понять, почему его талант не был оценен при жизни поэта?

Николай Рубцов — участник Хода

После квартиры Старичковой мы подошли и к памятнику Николая Рубцова на набережной реки Вологды скульптора Александра Шебунина. Вологжане окрестили памятник «Мужик в баню собрался». Странно, а у меня совершенно такого ощущения не возникло. Может оттого, что помню из своего детства и у отца такой чемоданчик, но он никогда с ним в баню не ходил, только в командировки ездил, и Рубцов не любил долго на одном месте засиживаться, подхватил чемоданчик и вперед, при чем тут баня? Мы слушали стихи поэта в исполнении Валентины Евгеньевны Кузнецовой и Виктора Тимофеева читающих, на импровизе и по ролям. Затем было посещение Пошехонского кладбища и могилы Рубцова. Здесь стихи его читали мурманский поэт Николай Колычев и вологодский Михаил Корачев.
Николай, раскинув руки в стороны читал:

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!…

Здесь я сделаю отступление. На встрече с Патриархом Московским и всея Руси Алексием II несколькими днями раньше, я ведомая чьим-то голосом пошла прикалывать ему на грудь значок участника Славянского Хода, точно выполняя какую-то особо важную миссию. И вот на могиле Рубцова, пока поэты читали, я, смотря на памятник, вновь услышала посылаемую мне кем-то мысль: «Прикрепи значок участника Хода на памятник, прикрепи»… Но мне думалось, как крепить ведь это не мантия Патриарха, здесь цемент, и все ведомая этим голосом, я сняла с груди значок, подошла к памятнику и прикрепила. Игла застежки сама нашла нужное отверстие в камне и вошла в него без всякого сопротивления. И все, кто наблюдал это мое действо, были несказанно удивлены, произнеся, что теперь Николай Михайлович Рубцов стал полноправным участником нашего Славянского Хода-2006.
Многие вот говорят о духовном возрождении России, что это возрождение пойдет с Севера. Но оно не пойдет, оно началось еще с Рубцова, с его поэзии, со слов «Россия, Русь! Храни себя, храни!»…

Музей в селе Никольское Вологодской области

Второе мое путешествие по Вологодчине. В 2019-м к Рубцову в село Никольское заехать не удалось, и я решила, если уж поехала снова туда в 2020 году, то уже такой возможности не упущу. От основной трассы до Никольского 70 километров разбитой, развожжанной, в ухабах дороги. Казалось, ей не будет конца и края. Собственно мы не ехали, а пробирались на ощупь километров 20 в час, а то и меньше. Я уже думала, таких дорог не существует, оказалось – есть. Оставалось совсем немного, но обрушилась сентябрьская темень, и пришлось заночевать в машине прямо на дороге, но как только забрезжил свет, тронулись в путь. В Никольское въехали ранним утром, и я сразу позвонила Галине Мартюковой, директору музея. Она сказала ехать нам к Никольскому храму. Был воскресный день, и она должна была быть на службе.
Пришли в храм двое мужчин, Галина и две или три женщины. Священник приезжал в Никольское очень редко. Прихожане церкви ставили свечи, читали положенные молитвы, звонили в колокола…
Я, помолившись, пошла снимать окрестности. Вообще-то мне хотелось остаться здесь на денёк, другой, но мы попали в переменные дожди и потому просто отдохнуть на природе, надышаться лесом, травами, неспешно побродить по местам столь любимым поэтом у нас не получилось. Только вышли из храма начался дождь. Прихватив с собой в машину Галину, мы поехали к музею Рубцова. Деревянный старой постройки домишко с виду, ничего из себя, не представлял, а внутри оказался очень живым и довольно интересным музеем.
Галина рассказывала бойко, зачитывая наизусть по ходу экскурсии стихи Рубцова. Эти стены помнили дух Рубцова, хранили память о нем и мальчике-сироте и уже о взрослом зрелом поэте. До сих пор я была в музеях, созданных в современности, не считая квартиры Старичковой, где поэт бывал, а здесь он жил многие годы. Здесь прошло его детство, становление личности, созрело желание служить на флоте, зародилась тяга к путешествиям, здесь он полюбил, у него родилась дочь, пусть и ненадолго, но он почувствовал себя отцом семейства. Музей хранит дух мемориальности во всем: в вещах поэта, в мебели, в книгах и рукописях, в фотографиях… Здесь живут еще люди лично знавшие Рубцова, учившиеся с ним в школе, приезжающие на Рубцовские праздники, да собственно и сама Галина Мартюкова оказалась патриотом своего села и настоящим хранителем памяти о поэте.

Оставаться еще на какое-то время в Никольском после музея смысла не было, дождь лил сплошным потоком, и мы повернули на выезд, по сокращенной дороге, держа путь, как нам посоветовали, на паром, через реку…
Я ехала и думала, что, если еще раз посчастливится побывать в этих краях, то Господь обязательно, запомнив наше паломничество в дождь, на следующий раз даст чистые небеса…
Надежда БОЛЬШАКОВА, писатель