+79211503081 LOANT2007@yandex.ru
5
(2)

Свой разговор я, пожалуй, начну со слов Анатолия Гладилина в его «Первой попытки мемуаров», из которых понимаешь, что этот писатель сейчас вывалит на тебя столько грязи, сколько ты и в желтой прессе не читала. Его повествование начинается с письма Давлатова, объясняющего ему, сбежавшему из России очень талантливому писателю, как Гладилин далее везде будет говорить о себе, почему в эмиграции его начинают клевать, применяя слово, при письме обычно обозначающееся одной буквой «г…». И далее на 45 страницах журнала «Октябрь» описывая разборки, восхвалять себя и принижать других. Цитата: «…впервые «заехали в морду» ранее неприкасаемому Николаю Грибачеву, секретарю Союза писателей СССР…», «Ловлю себя на том, что очень хочется рассказать про литературных сволочей…» и так далее.
Гладилин пишет взахлеб, не церемонясь в подборе слов, вспоминая и жен писателей, и их любовниц, вроде и неплохо говорит о друзьях, а слова подбирает… Вот хотя бы, как он о Юрии Казакове написал, цитирую: «…очевидным было то, что, когда бы я ни встречал Казакова, он всегда был выпивши. Не пьяным, не шатался, не валялся в кустах – выпивши. И если днем он разговаривал вполне разумно, то к вечеру нес околесицу…» и все в таком духе. Или о жене Роберта Рождественского: «…рядом с Робертом, ни минуты не спуская с него глаз, «греческая богиня», Алла Киреева – его любовь, его невеста, его жена. Алла казалась античной красавицей, правда, фигура уже тогда была полновата» и тут же, точно оправдываясь, добавляет: «(Ну что я за сволочь, обязательно надо написать какую-нибудь пакость!)» Гладилину кажется, он себя этими словами, как сейчас говорят, отмазал, а читатель в них вдруг открывает сущность этого человека, его прозападный менталитет – ради превознесения себя можно сапожищами и по памяти товарищей пройтись. Потому наверно, когда Гладилина прочла, подумала, какая же грязь была в литературной жизни и литературотворчестве 60-х годов.
Мемуары, воспоминания в литературе занимают особую нишу, где очень важно не перейти черту, не опуститься до склок. Вот, например, Шергин в своей «Поэтической памяти» писал: «Бывало я никогда не записывал «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Я хватал перо, чтобы занести внезапно охватившее меня радостное, счастливое настроение». Но в рассказах великого поморца мы находим и немало горестей, от которых сердце сжимается, но описанных высоким словом.
Мемуары Гладилина задели за живое, потому как и сама много пишу в этом жанре. И возник вопрос, это что стало нормой нашего времени? И так захотелось очиститься словом. Вспомнился подарок поэта-песенника Николая Егоровича Палькина. Книга «Окрасился месяц багрянцем», которая зажгла во мне особое чувство света и радости. Песенная, родниковая, высокодуховная, где с первых страниц душа твоя напитывается мудрость народного творчества. Соприкасаешься с откровениями поэта, и замечаешь, как он бережно подбирает слова, строя предложения. Его рассказы, воспоминания теплы и светлы, с нотками тихой грусти об ушедшем. Пишет, словно песню поет, легко, без надрыва, душевно. Только почему эта высокодуховная книга сегодня задавлена миллионными тиражами лощеной подделкой под литературу?
Или подарил мне Господь в Ушаковском ходе-2007 встречу с другим глубинным писателем Валентином Яковлевичем Курбатовым. Прочла его «Подорожник» и восхитилась, – какой свет в душах наших писателей, да и вообще в людях творческих тех же шестидесятых годов! Какая сила духа! Какой свет в самом Валентине Яковлевиче! А его восхищение женой Берестова: «Татьяна Ивановна была беззащитно добра, и свет ее был так доверчиво нежен ко всему встречному, словно она никогда не видела зла и не знала о его существовании», да разве гладилинское о жене Роберта Рождевственского идет в сравнение, или как грустно о Викторе Лихоносове: «И Витя Лихоносов глухой-глухой, а как написал «Люблю тебя светло» – там за акварелью, за нежной искренностью сказано все».
Это из его книги взяты слова девиза нашей конференции: «…литература как служение, как исповедь и проповедь, как церковь…» Валентин Яковлевич переживает, что такой литературы уже нет, но я все же смею надеяться, что есть, как его собственные книги, как книги Палькина, как книги Личутина, других, которым трудно пробиваться на рынок, находясь под спудами тонн книг-однодневок в пестрящих цветом обложках.
Когда в России люди потянулись в храмы, церковнослужителей они стали называть батюшки, священники, монахи, казалось, а как иначе, и вдруг в конце прошлого года один из знакомых, пытаясь меня подколоть, едко роняет: «Ты теперь с попами общаешься», меня всю так и передернуло. Я приняла это обращение к священникам, как личное оскорбление. Слово брошено и занозой осело в душе. Вполне осознавала, что негативное отношение к слову «поп» у людей стало возникать, когда шла борьба с религией и церковью, но был и литературный пример: А.С.Пушкин «Сказка о попе…», где тоже прослеживалась насмешка над попом, но странно, в наше время люди, тянущиеся к духовности, не называют священников попами, обращаясь к ним с особым уважением – отец, батюшка. Однако слово «поп» остается существовать, хотя его и мало используют, так в чем разница? Или хорошего священника называют батюшкой, а плохого – попом? Вопросы возникали, а ответ не находился, вдруг натыкаюсь на очерк Личутина «Сельский поп» и вновь царапнуло, как и Владимир туда же? Не могла не прочесть. А Личутин-то сам этим вопросом мучился. Писал: «Почему поп, а не батюшка. Словно бы служители из двух разных миров»
И сладко-сладко сделалось, и слезы полились, как у Личутина, в конце прочтения. Очистительные, точно святое причастие приняла, точно в святом источнике омылась словами личутинскими ласковыми, совсем не приукрашающими действительность сельского попа Виктора, а настоящими словами русскими, почти забытыми сегодняшними литераторами. Его священник говорит, что люди страдают оттого, что умом молятся, а не сердцем. Свечки ставят, пожертвования в храмы несут, за советом к батюшке приезжают, помоги. А что для этого душою потрудиться надо, – не понимают. Духовной битвы боятся, им бы на все готовенькое. Богу молятся и просят: дай, дай, дай, а то, что поблагодарить нужно, забывают. Мечутся из стороны в сторону в растерянности, ищут извне помощи.
И вот уже слово «поп» Личутин омывает в моем восприятии, и начинает звучать оно в душе не оскорбительно. Интересно и то, как не подозревая о моих переживаниях объяснил мне сущность понятия священника и попа уже не писатель, а молодой, но мудрый иеромонах нашей епархии. Он говорил, что священник только тогда священник, когда он понимает своё пастерское служение людям, именно людям. Но и священник человек и он может быть искушен властью и деньгами, неразумным церковным рвением. Священнические одежды батюшки надевают, но не все искренне людям служат, вот что их попами, а не священниками делает.
И только, кажется, личутинским словом омылась, как прочла статью бывшего редактора журнала «Север» в центральной газете «День литературы», и вновь мысли взъерошились. Яна Жемойтелите, в порыве злости за снятие ее с редакторов, смешивает с грязью своих же товарищей по писательству, совсем забыв, что злость порождает только новую злость…
И это происходит в писательском мире, где каждый из нас ответственен за выпущенные в свет слова, потому как еще в Библии сказано «Вначале было Слово. И Слово было Бог». И становится понятна горечь Курбатова, за чистоту литературы, когда в читателя летят не шлепки грязи, а окатывают они его с головы до ног. И потому трудно стало разглядеть чистое слово, а еще труднее поверить в него.
Никто не отрицает, что в дореволюционный, и советский периоды между писателями тоже были и свои разборки, и ссоры, и зависть – люди-то живые, – но литература, книги ограждалась от подобной грязи.
На многое очерк Личутина мне глаза открыл, засверкала в нем всеми гранями душа человеческая. Спасибо за это Володе, Владимиру Владимировичу. Я и сама будто под епитрахилью отца Виктора побывала, исповедовалась с каждой строкой очерка, вот почему Валентин Курбатов литературу проповедью и исповедью назвал. Творчество Личутина – это и есть служение, проповедь, исповедь, церковь.
Конечно, каждый пишет, как он дышит, только с поправкой на экологию души. Если душа у тебя не замутненная выхлопными газами, не замусорена помойными отходами, то и слова из нее польются чистые да светлые, а уж коль видел ты в жизни только негатив, то куда тебе писать о высоком…
Слово писателя ответственно перед людьми, перед поколениями – сердцевина его творчества, и потому, какие слова он нанизит на предложения в своих произведениях, таким его творчество людьми и увидится. А еще я поняла, если душа писателя тянется к Богу, очищаясь верой и молитвой, а дух укрепляется, то и произведения будут появляться высокодуховные, пронизанные не ежеминутной злобой, а наполненные вечным чувством любви к ближнему.
А начала я со слова бранного Гладилина, лишь потому, что наша жизнь сегодня ими донельзя заполнена, а закончить хочу словами от дедов, что сохранены Владимиром Личутиным: «Мы не знаем, как создается и живет мысль, как выглядит она, но верно знаем, что без слова она не живет, не может явить себя. Мы не знаем, да, пожалуй, и никогда не познаем, что есть слово в своей сущности, в своей сердцевине, почему оно так воздействует на человека и вообще на весь мир». И далее добавляет, что история рода зашифрована в простейшем слове, как божественный дар, как союз земли и неба. «Язык – народ: слово – его душа. Душа писателя переливается в его строку; письмо и душа – два сообщающихся сосуда; чем полнее душа, тем полнокровнее слово. От простого к сложному – путь всякого мастера».
Это ли не глоток родниковой воды в тухлой болотине? И литература чистая есть, как исповедь и проповедь, и писатели, те, кто пишет, как дышит, таково мое мнение.

Надежда БОЛЬШАКОВА,
писатель

Насколько публикация полезна?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 5 / 5. Количество оценок: 2

Оценок пока нет. Поставьте оценку первым.